Независимость. Здравомыслие. Поиск


Журнал “Арт-город”, №18, март 2002



28 февраля в продажу поступил новый долгожданный альбом ТЕЛЕВИЗОРА. Спорной и неоднозначной рецензией отозвался на выход альбома сайт Zvuki.ru, большое концептуальное интервью с Михаилом Борзыкиным появилось 26 февраля в газете “Россiя”, в мартовском номере журнала “Fuzz” ожидается подробный рассказ о каждой песне из “Пути к успеху”. Мы же говорили обо вcем, что кроме альбома. О том, что пока еще не сказано в песнях. О том, что думает и чувствует лидер ТЕЛЕВИЗОРА, сталкиваясь с реалиями повседневной жизни. Досадно, что в журнал не поместилась вся наша почти двухчасовая беседа – поверьте, она была того достойна. Ну а лучшие фрагменты этого интересного живого общения перед вами...


– Нашему поколению – людям, родившимся в семидесятые годы (неважно – в начале, середине или конце), пришлось довольно тяжело, поскольку оно изначально было воспитано для другой социокультурной формации. Немножечко, краем глаза, лет в 6-7 оно застало брежневские времена, потом во вполне активном пионерскошкольном возрасте наблюдало перестройку, с огромной радостью смотрело по телевизору пресловутые путчи... А потом вдруг оказалось в совершенно других условиях. И если тебе, твоему поколению было в этом отношении проще, потому что вы к тому времени успели себя как-то проявить, заявить о себе, сформироваться как личности, имели возможность если не влиять на ситуацию – красиво, полноценно и мощно, – то, по крайней мере, представлять, что происходит. Следующему за тобой поколению пришлось, наверное, тяжелее всех – ломка пришлась на самый нежный их возраст. Что же делать тем людям, которым сейчас до тридцати? Ведь, по идее, и возраст-то самый социально активный...

– Часть этого поколения ушла в зеленую тоску – либо в алкоголь, либо в наркотики. И там успешно сгинула. Причем, как я понимаю, немалая часть...

На самом деле, я бы не ставил так вопрос, потому что возможность сравнить – это уже великая радость для поколения. Мне гораздо страшнее то, что происходит сейчас с головами нынешних молодых людей. Вот тут уже никаких рецептов нет. Ведь тем, кому сейчас по 18-20 лет, совсем тяжело.

Место коммунистов заняло общество потребления со своей философией. Ввиду того, что нам (и вам) есть, с чем сравнить и от чего отталкиваться, жить нам проще. В душевном смысле проще. В материальном, конечно, сложнее. Эти два аспекта не стыкуются, из-за чего и происходят, видимо, все внутренние конфликты. Универсальных рецептов тут нету, каждый решает для себя сам. И это основной рецепт: не сливаться с массой. Сейчас такое время, когда личность не ценна, не является самоценным субъектом существования.

– А разве у нас вообще было иное время?

– Мне кажется, что любые периоды оттепелей и романтических надежд выдвигают на передний план, выхватывают из толпы особых людей. Они есть всегда, в любом времени, но чаще их выхватывают в период надежд. Хрущевская оттепель, перестройка, послевоенный период, – по пять-шесть лет все это длится. Например, с 1984 по 1990 год.

– Даже не дальше?

– Да, потом все это прекратилось. Потихонечку, конечно... Но мне кажется, что именно эти периоды – настоящие. Они выявляют в людях больше настоящих качеств, нежели во все остальное время, в период стагнации, который мы наблюдаем сейчас. Сменился бог. Был бог всеобщего счастья, стал всеобщий бог денег. Оба этих начала агрессивны, агрессивно внедряются в голову.

Думаю, что сейчас пропасть между ними и нами усугубилась по сравнению с пропастью между коммунистами и обычными людьми. Потому что эти уже позволяют себе виллы на Канарах, а это уже совершенно иной размах

Каждый человек должен для себя выбрать: либо играть в эти игры, либо нет. А игры все известны. Для меня это шоу-бизнес. Я приблизительно представляю себе его правила; представляю, через что мне придется пройти, если я с головой в это залезу. Обязательство играть в конкретную, придуманную кучкой “деятелей культуры” игру, влезать в нее становится просто необходимостью. Это как пропуск: если ты с самого начала не понимаешь, для кого ты пишешь песню – все, ты идиот, неудачник. До свидания! Это время тебя не принимает.

– “Неудачник” – хорошее такое слово... Оно сейчас на слуху...

– Да-да... Корни у всего этого американские, это такое... одно из проявлений глобализации экономики и глобализации человеческих мозгов. В этом смысле я отношу себя к категорическим антиглобалистам – в смысле нравственном. Глобализация в том смысле, в котором ее видят мегакорпорации, страшна. Ты есть сегмент рынка. А чувствовать себя сегментом рынка я не хочу.

– Another brick in the wall?

– Видимо, да, PINK FLOYD это почувствовали уже тогда. Вообще мы опять отстаем от Европы лет на двадцать – по усредненному мироощущению. У нас все пока видят только позитив в радиотелефонах, в работе в команде, в потреблении того, что потребляет твой сосед. Существует очень много бытовых законодательных принципов, которые диктуются с телеэкрана, в момент показа рекламы... К сожалению, эти принципы уже становятся частью жизни...

– То есть это american dream такой своеобразный?

– Да, в этом смысле Америка очень влияет. Если посмотреть на очереди в МакДоналдс... Я всегда поражаюсь, суббота, 12 часов дня. Или в будничный день – очереди. Это называется бихевиоризмом – модель поведения. Тебе диктуют модель поведения. “Мы так одеты, потому что так мы пьем наше пиво”. То есть, ты должен ходить туда, улыбаться таким образом, есть вот там-то – и тогда ты будешь вписан в структуру времени. Вот эту мысль они пытаются внедрить...

– На тотальном уровне?

– И очень успешно. Я смотрю вокруг: ближайшие друзья и я сам пропитываюсь внутри... Уйти от этого невозможно, потому что эта модель уже существует на всех уровнях, она становится нормой. А люди, которые предпочитают жить по-другому, забились по домам, не ходят на концерты – у них нет ни желания, ни денег на это. Целый пласт творческих людей, которые способны представлять собой индивидуальность, сейчас настолько запуган ситуацией в нравственной сфере (да и в политической в том числе), что они уже готовы считать себя неудачниками. Смириться с этим, тихо сидеть дома и погибать. Я знаю много таких людей.

А талантами тут же были названы другие, которые приняли правила игры и очень мягко играют в такой виндсерфинг...

– На гребне волны постоянно?

– Да, держаться там и при этом лавировать. Ведь очень важно еще и уметь уходить от волны, не встречать ее в лоб... Я смотрю на наших “монстров” рок-музыки: они очень четко держат нос по ветру. К тому же, дома сидят и плачут дети, и есть жена, с которой не просто...

Существует еще очень модная вещь – попытка бороться с врагом его собственным оружием. У некоторых это получается без особых проблем, хотя, как правило, ущерб для творчества неизбежен.

– Как это происходит?

– Например, существуют продуманные варианты типа группы ЛЕНИНГРАД: “Нас не возьмут в ротацию, потому что мы поем матом!” Это четко просчитанная схема собственного PR. Они нашли ячейку между блатной музыкой, куда их не возьмут, потому что они поют матом, а в тюрьме матом не ругаются. И в рок их не возьмут, потому что музыки нет. Шнуров нашел ячейку “запретного плода”. Для эстетов. А эстетами сейчас зачастую является молодежь с богатыми родителями (в частности, московская), для которой пощекотать нервишки, посмотреть на ругающуюся матом обезьянку, так как дома никто матом не ругается – очень приятное занятие.

– Мы наблюдаем кардинальное изменение ситуации в музыкальной жизни города по сравнению с серединой 90-х годов. Перестали существовать многие клубы: “Гора”, “Десятка”, “Перевал”, “Wildside”, “Сатурн-шоу”. Последними пали “Африка” и “Спартак” – об этом уже писал “Арт-город”. Концертный зал зоопарка под дамокловым мечом. Корнеева снова увольняют...

– Мы с Корнеевым учились в одной школе, я помню его. Вообще, он производит впечатление человека, который умудрился за эти годы не забыть о животных. Но в связи с этим какой вопрос?

– А вопрос такой: удручает?

– Да, несомненно. Удручает эта ситуация. Клубы, директора клубов, все те, кто их основывает, не выдерживают испытания этим временем – временем потребления. Жадность... Простой вопрос – сколько человеку хватает? Ведь есть определенная степень жадности. Это, конечно, очень примитивная формула, но она помогает очень четко отслеживать все поступки. Грубо говоря, “вот этот жаден вот настолько”, “что ты можешь ради денег и ради каких денег предать в себе”?

То же самое происходит и с закрытием клубов. И сколько всего этого организовывалось: авторские общества всякие... Вообще сейчас выживаемость этих инициатив снизу нулевая. Век лохотрона такой... Люди ломаются очень быстро. Я смотрю на политику московских клубов: они готовы не развиваться и даже тихо умирать, то есть вести полумертвое существование, только бы не делать эксперименты в творческой части, чтобы не прогореть глобально. Чтобы не рисковать. Эта идея “не рисковать” сейчас в том бизнесе, где не крутятся большие деньги, очень популярна. Клуб организовывается, но выясняется, что без горячего питания и без стриптиза содержать его рискованно. Рисковать никто не хочет. Посмотреть чуть-чуть вперед тоже никто не хочет. Оглянуться на европейскую ситуацию... Всем глубоко плевать.

Та же ситуация в музыкальном бизнесе, занимающемся выпуском пластинок. Везде сидят люди одного типа, настолько напуганные нестабильностью в стране... Все начинается всегда очень хорошо: открывается клуб, начинаются концерты. Потом выясняется, что он себя не окупал. Это происходит по разным причинам, но, в частности, еще и из-за того, что кто-то пожадничал на каком-то этапе. Вот в “Red club’e” сейчас сменилось руководство...

Все как-то местечково, никто не пытается смотреть в будущее. Все охвачены каким-то тревожным сознанием, все замотаны. Всем кажется, что если он сегодня не украдет, то не украдет никогда.

– Тогда цитата... “Я считаю, что никакого социального равенства не может быть. Человек человеку волк. Но сейчас наше общество живет по более естественному закону, и это залог того, что все, в конце концов, стабилизируется”. (“Я молодой”, 1993 год).

– Сущность жизни, конечно, не изменится. Все равно человек человеку останется волком. Просто должно быть больше разных волков. Они не должны быть все серые с прогалиной на правом боку. Они должны быть разные. И должны быть полуволки, полуовцы – кстати, очень мало этот тип распространен. Но должно пройти время, когда жадность перекинется на другие области. В том числе, на область новых ощущений: от музыки, от искусства. Когда жадность не будет привязана к накопительству материальных ценностей. Вот тогда мы получим некий вариант Европы.

Я не прогнозирую сценарии для всего человечества. Этот вариант Европы нас, конечно, не спасет. Но он лучше для существования творческого индивидуума, как сейчас Европа – гораздо более благоприятная среда для существования людей не таких, как все. Вот этих вот, с Луны упавших. По большому счету, идея уходить одному продолжает во мне жить, и это сверхзадача. Застревать в любом времени, даже если оно стало немножко лучше, по-моему, неправильно.

– Скажи, пожалуйста, а сейчас по-прежнему война не нужна?

– Во всяком случае, война вовне, наверное, не нужна. А внутри она идет. Я против крови на улицах – революционностью подобного рода я перекормлен. А что касается войны внутри, она не должна останавливаться. В песне поется о том, что не нужна война снаружи, война социальная.

– Но при этом социальные потрясения нужны? Бен Ладен нужен?

– Я не считаю, что он нужен. Более того, мне жалко тех бедных людей, которые там погибли. Хоть они и были самыми алчными и самыми амбициозными людьми мира. Это считается великой добродетелью для человека – быть амбициозным. А в Америке это вообще №1. Иногда у меня создается ощущение, что встряхнуть этот мир по-настоящему может только суперкатастрофа. Только я не собираюсь ее приближать, вот в чем дело.

– Но каким-то явным активным социальным действием ты не собираешься заниматься? Есть же нормальные примеры в мировом масштабе: есть Стинг с экологическими акциями, есть RAТМ с антиглобализмом. А для тебя это все останется на уровне только личного, нравственного, внутреннего переживания, выражаемого в песнях? Direct acton не дождемся?

– Сомневаюсь. Я не исключаю, что мог бы найти общий язык с антиглобалистами. Но в этой ситуации свою активность интереснее направить на самого себя. Известно же, что ничто так не учит человечество, как личный пример. Выбраться из этого самому важнее. Хотя я не исключаю, что на каком-то жизненном этапе я окажусь в стане антиглобалистов.

– А другим помочь?

– А я не считаю себя человеком, добившимся какой-то гармонии внутри. Поэтому мне еще далеко до помощи другим.

– Урбанистичности много в песнях ТЕЛЕВИЗОРА? Техногенки такой? Не в плане инструментальном, не в плане электронного звучания, а именно по духу?

– Дух города... У нас все-таки нетипичный город в урбанистическом смысле. Он несет на себе историческую печать, которая, на мой взгляд, очень романтична. И еще есть в нем скромность. Кстати, это великая вещь, которой не наблюдается во многих живущих здесь, но приехавших сюда пробиваться. Они любят город, воспевают Петербург. Но Петербург – это стройность, это скромность. Он неброский, но величавый. Он полон чувства внутреннего достоинства, которое подразумевает и скромность.

– А для тебя Питер не чужой по ощущениям?

– Нет. Иногда бывают моменты, когда я думаю о гористости. Просто здесь высокие горы, которые я очень люблю в природном варианте, заменяют архитектурные вершины...

– Шпили?

– И шпили. И здания. И мощь замысла. Стоит маленький домик, но вокруг него такая аура, как будто это гора. Такое ощущение, что Петербург создан столькими стремлениями и желаниями прекрасного, что эта гора на плоскости виднее. И для меня это тоже горы. Например, Исаакиевский собор – это гора. Это чудо природы, а тут еще и чудо, насыщенное полями людей, которые его создавали.

Более того, я умудрился заметить определенную закономерность: в гористых местах люди более приземленные. Поэтому они воюют, дерутся, там более высокий уровень заземления. А в местах болотистых можно больше встретить людей отрешенных. Там, где нет реальных гор, появляются людские горы – надо будет на эту тему написать...

– Технический прогресс тебе кажется объективным благом?

– Процентов на 90. Нельзя однозначно, стопроцентно так говорить. Но я считаю, что он неизбежен. Другое дело, что мы сами скоро уткнемся в то, что его надо приостановить. Но назад возвращаться никто не будет. И правильно сделает.

В лозунге “назад к природе” есть определенная поза. Это немножко надумано и лицемерно. Конечно, мы могли бы обойтись без многого того, что нам принесла цивилизация. Но не без всего. Холодновато, например, на Земле пока. Просто холодно. А тут без технического прогресса никуда.

– “Люди-звери” из “Дым-тумана” – это кто?

– Это собирательный образ, и относится он к любому человеку. Человеко-звери мы все, и слава богу, что в нас есть звериное! Это образ не негативный, как может показаться. Другое дело – взаимоотношения того, что я считаю в себе человеком... Это, знаешь, опять нужно “Степного волка” читать – там все расписано по этому поводу: где зверь лучше человека, а где и наоборот.

– Почему-то среди многих стало едва ли не непреложной истиной заявление о том, что альбом “7б” (ныне – “Путь к успеху”) это предельное воплощение пессимизма. Что это зима, вселенский холод, замерзание... Музыка тяжелая электронная... Перкуссия появившаяся... Голос низкий... Грузилово какое-то...

– Ты знаешь, мне кажется, что это не ТЕЛЕВИЗОР меняется, а меняется ситуация вокруг нас. И ТЕЛЕВИЗОР на этом фоне кажется грузиловом, слишком электронным... Я, естественно, по-другому все это оцениваю. Есть лиричная “Быть бы” и стилизация под БИТЛЗ – песня “Душа”, хотя ни одной ноты у БИТЛЗ не украдено.

А по поводу пессимизма... Это тоже очень относительная вещь. На фоне МУЛЬТФИЛЬМОВ звук тяжелый. На фоне группы СПЛИН тексты мрачноватые. Но они для меня не являются планкой, с которой можно сравнивать. Да и вообще, пессимизм – это, по-моему, даже не предмет для обсуждения. В альбоме много констатации: ушло тепло, ада нет... Это констатации! Там нет призывов из этого выбираться, как нет и призыва “Давайте все умрем!” Просто в какой-то момент происходит понимание того, что мир надо принимать таким, какой он есть, а не прятаться за всяких Толкиенов. От этого понимания потом должно становиться легче.

– Точно также очень много мнений я встречал по поводу песни “Она ушла из дома” (“Ей семнадцать лет, среднего роста...”). Кто-то считает эту песню примитивной, конъюнктурной, рассчитанной на тех самых семнадцатилетних девочек. Кто-то видит в ней продолжение темы “Мечты самоубийцы”, особенно в словах “Всегда есть выход – просто взять и уйти...”. А что закладывалось на самом деле?

– На самом деле песня написана довольно давно – наверное, лет десять назад. В смысле, сам текст. Потом он дорабатывался чуть-чуть... Я сейчас решил ее играть...

Это ассоциативная песня. Мы слышим объявления: “Ушла из дома и не вернулась... ” И одно из таких объявлений мне показалось очень... Не знаю, заметил ты или нет, но там все ж таки светлое настроение! Невзирая на мрачность музыки... Ничего страшного! Ну, ушла. Ну, не вернулась. Обычно знаешь: “Ах, ее, наверное, убили!” А мне показалось, что это не важно: убили ее, не убили. Даже не важно, умерла она в муках или не в муках... Там был еще один куплет – я его сейчас не стал втискивать – о том, что здесь она была более одинока. Может быть, там ей будет лучше.

Это не призыв, просто некая мысль: “А почему бы нет?” И вообще, в любом уходе без возвращения не обязательно видеть трагедию. “Он умер, будем переживать, жить без него не сможем”. А человек, может быть, избавился от этого безобразия, которое нам каждый день приходится испытывать. Может быть, ему там хорошо! Я хочу в это верить...

– А вот “Мандариновый снег” наоборот... Это такая отдушина получилась или просто захотелось, написать что-то доброе?

– Нет, просто я очень тепло отношусь к месту, где я родился – к городу Пятигорску. Ситуация сложилась так, что у меня умерла бабушка, к которой я регулярно приезжал. Она много сделала для моего воспитания до первого класса: в музыкальную школу отдала, Лермонтовым меня пичкала с детства... Она меня ежегодно возила по морям, по горам... И когда она умерла, этот город для меня в финансовом смысле превратился в закрытое место. Теперь мне туда трудно поехать.

При этом воспоминания о городе у меня связаны с санками, с катанием с горы на санках. На уровне сновидений эти картинки появляются у меня довольно часто. Я помню катания с горы при заходящем за горы солнце. Эту картинку надо было как-то выплеснуть, потому что я с ней живу, и я благодарен этому месту. Но город покинул меня, ушел из моей жизни.

Написать это в каком-то ультрамодерновом, ультраэстетском звучании у меня рука не поднялась, потому что текст выплыл сам, и субстанция слишком нежная, чтобы ее искусственно доводить до какого-то изощренного романтизма. Это не “День Михаила”. “День Михаила” – это тоже состояние, но он не из регулярных. Там нет благодарности, там есть ощущение состояния, а тут есть еще и теплое отношение, которое выразить по-другому я не смог. Может быть, получилось немножко банально, но адекватно дружескому отношению к этой картинке... Она получилась доверительная.

– И очень теплая...

– Во всяком случае, она не вымучена никаким образом. Сколько я живу, столько помню эту сцену: гора Машук, мы с бабушкой, с санками сидели там допоздна. Я там бобслей давал... И заходящее солнце за горой Бештау... Там гора с пятью вершинами, и когда солнце заходит, оно как будто скатывается с одной вершины на другую.

– Люди самостоятельно замечают, что хоть и играется в концертной программе добрая половина старых песен, но и их звучание, и их смысл совершенно другие? Или приходится специально на это обращать внимание?

– К сожалению, в основном приходится обращать внимание. Специально я этим не занимаюсь, но если кто-то спрашивает, как ты сейчас, то я могу сказать: да, многое изменено. Но общая тенденция нынешнего российского восприятия говорит о том, что людей интересует упаковка, ярлычок, лейбл. Есть ТЕЛЕВИЗОР. Мы его любим за то-то. Нюансы, к сожалению, вообще не в моде.

– ТЕЛЕВИЗОР никогда не стремился к массовой популярности, не стремился к тому, чтобы быть доступным. Чтобы его песни можно было запросто сыграть в подворотне на двух аккордах. Но, наверное, за это пришлось поплатиться тем, что сейчас группу мало знают. Особенно мало знают в других городах, где немало людей очень достойных. Некоторым это бы очень помогло и покатило. А сейчас многим людям приходится заново рассказывать, что такое ТЕЛЕВИЗОР!

– Я знаком с этой ситуацией...

– Не обидно? Наверняка, конечно, обидно...

(пауза) Я утешаю себя мыслью, что за все надо платить. Я за это имею свободу выражать свое мнение по поводу некоторых моих бывших коллег. Я вижу, что люди, которые от этих коллег зависят финансово, в том числе и журналисты, уже не могут так же спокойно выражать. Они уже любят то, что ненавидели еще пять лет назад! Они любят, потому что их прикормили. За мою способность к относительно независимому рассуждению надо платить. Платить надо тем, что сидеть голодным, но спокойно продолжать свое дело.

Иногда, конечно, понимаю, что много-то и не надо – достаточна даже не популярность, а известность. Известность уровня очень уважаемой мною группы ПИКНИК нас бы вполне устроила. Но, в то же время, когда слышишь последние песни ПИКНИКА, понимаешь, что нет, не устроила бы... Такой ценой – не устроила бы. А другой ценой – я действительно “за”. Это бы упростило жизнь и позволило бы большему количеству людей все это услышать. Из-за этого постоянно вокруг меня ломаются люди, музыканты уходят... нервные срывы...

Я посмотрел концерт “Последний герой”, чтобы понять, кто что делает. И я понял, что мне не нравится! Я не хочу быть среди них! Потому что я вижу, до чего это доводит... Это какое-то мертворожденное дитя! Ни одна песня меня не задела за живое. А раз так, то какой смысл лезть в эту популярность, в эту известность, если за нее нужно заплатить такую цену, что ты не сможешь написать ничего ценного?! Ну, не прет! Непонятно, зачем это все...

Упростилась мелодия, упростилась аранжировка, доходчивее стали слова, идет спекуляция на определенных образах – от всего этого воняет трупом.

Я не исключаю, что такое же может случиться и с ТЕЛЕВИЗОРОМ, но, по крайней мере, моя осторожность пока приводит к тому, что я, сидя в заднице, умудряюсь более или менее независимо рассуждать. Многие музыкальные критики и музыканты сейчас ангажированы.

Почему-то мы разделились так... Печально, что человек, показываемый на экране, и не показываемый с точки зрения общения совершенно однозначно имеют разный вес в глазах, например, твоих бывших друзей. Это удивительно! Какая разница: показывают, не показывают... “Ой, что-то в тебе не так, если тебя не показывают!”

– Неудачник?

– Да! И это отношение сквозит в общении между умными людьми! Все так держатся за эту степень успешности, и из-за этого сочиняют дурацкие песни, от которых самих тошнит зачастую... Но вот, понимаешь: семья, дети, кормить...

Уровень нашей известности – это плата за то, что я занимаю такую упрямую позицию. При этом я делаю все, что могу – песни записываются... Успешность от этого страдает очень здорово. Но все может измениться в течение недели. Если у группы появится какая-нибудь совершенно тупая сумма денег или спонсор, то все изменится! Сразу все друзья вернутся! Все сразу будут любить снова, и ценить, и не упрекать в злости! Как достало меня это лицемерие: “Ты такой злой, поэтому, наверное, тебя и не любят! Надо, чтобы люди тянулись!”

– Для кого ты хотел бы петь?

– Для самого себя в первую очередь. Иначе это ремесло. Если ты делаешь для кого-то, а не для себя, это перестает быть искренним искусством. Конечно, было бы приятнее, чтобы уже написанное воспринималось бы людьми, которые близки тебе по духу – вот и все. В этом смысле, чем больше таких людей будет, тем больше будет обмен энергиями, тем вообще будет здоровее атмосфера. Мне, во всяком случае, от этого будет очень приятно. Но в момент написания песни думать об этом я не хочу.

– Ну и последний вопрос. Насколько еще хватит тебя и группы ТЕЛЕВИЗОР? Чем еще группа ТЕЛЕВИЗОР нас порадует?

– Идея жить сегодняшним днем всегда меня очень привлекала. Я пытаюсь ее реализовывать. Насколько получается – не мне судить. Поэтому я не могу рассуждать о собственных перспективах. И не хочу. Это позволяет мне радоваться солнцу, избегать постоянного тревожного сознания. Планирование собственной жизни разрушает. Это хорошая заповедь, с ней бы я согласился: “Жить сегодняшним днем”. Каждый день как будто с нуля начинать и пытаться в этом дне чувствовать себя адекватным самому себе.

Есть планы по поводу альбома. Но это не мои планы – это планы индустрии, шоу-бизнеса. Я к ним отношусь как к чему-то чужеродному. Хотите презентацию – ну, давайте... Нету такого: “Я вас всех порушу, добьюсь любой ценой, наверх вылезу и потом... ” Неплохо было бы, но опыт показывает, что дается это ценой, которая зачастую невосполнима. “Undo” не работает! Я пытаюсь избегать планирования.

Сам для себя я какие-то вехи набрасываю... Мне хочется сейчас развиваться и в сольном варианте, мне интересно работать с компьютером, и, возможно, вариант сольного выступления скоро будет расширен до электрического варианта.

– Как на творческом вечере?

– Только с применением компьютерных технологий. Никаких сверхконцепций тут нет, просто мне интересно возиться с компьютером и брать с собой компьютер на концерт. Это дает гораздо больше возможностей. И визуальный ряд можно с помощью компьютера сделать. Меня куда-то в ту сторону тянет. Видимо, по причине независимости ни от каких человеческих знакомств. Мизантропия меня не покидает. Недавно написал песню “Мегамизантроп”... Хотя иногда она уступает место и обратному чувству, но сейчас зима, а зимой я особенно не люблю человечество.


Евгений ВЕСНИН
(18 февраля 2002)
Сайт создан в системе uCoz