Я не капитулирую!
Эжен Ионеско, “Носорог”
Группе ТЕЛЕВИЗОР в следующем году исполнится двадцать лет. За долгие годы славная команда под руководством Михаила Борзыкина сохранила репутацию одной из самых оригинальных и бескомпромиссных. Еще в середине восьмидесятых лидер ТЕЛЕВИЗОРА, безусловно, был в российской рок-музыке наиболее яростным и непримиримым борцом с тупой совдеповской идеологией. Может быть, тогда Михаил чересчур увлекался плакатной перестроечной эстетикой, хотя это вполне объяснимо и в духе времени страстных, бурных и сумасшедших перемен, когда всем разумным людям, а не только рокерам, хотелось поскорее “выйти из-под контроля”.
Прошли годы, но Борзыкин не успокоился, не стал, как некоторые из его рок-н-ролльных собратьев, спокойно и сыто почивать на лаврах своего славного бунтарского прошлого. Впрочем, если бы он был всего лишь одним из тех, кто выскочил наверх на волне модной в те годы и фактически неизбежной социальной тематики, то давно бы уже сошел со сцены, и никто не стал бы в дальнейшем (в частности, и автор этих строк) всерьез говорить о творческом феномене ТЕЛЕВИЗОРА. Как известно, очень многие отечественные группы уже успели отметить свои десятилетние, пятнадцатилетние и прочие солидные возрастные юбилеи. Понятно, что коварное Время всегда вносит свои коррективы, это неизбежно. Но ТЕЛЕВИЗОР, тем не менее, неоднократно и очень убедительно (убедительнее подавляющего большинство других известных групп) продемонстрировал уникальную творческую самобытность. И ведь, кстати, еще во время древних зарубежных гастролей группы в конце восьмидесятых, в Голландии, нидерландскими зрителями и критиками была отмечена, в первую очередь, именно музыка, своеобразная “телевизорская” оригинальность мелодики и аранжировок. Тем не менее, дискография у ТЕЛЕВИЗОРА не слишком обширная. Во всяком случае пока. Да и концерты группа дает нечасто и не мелькает на телеэкране. Борзыкин всегда был далек от всяческих тусовок, поэтому про его группу ничего не слышно. И хотя и пластинки ТЕЛЕВИЗОРА, и его концертные выступления вызывают закономерный интерес у тех, кому любопытна группа под неизменным лидерством Борзыкина, сам Михаил традиционно и естественно для себя с давних пор находится в некотором отдалении от насквозь форматного российского шоу-бизнеса. Он сам по себе. Он не вписывается в общие расклады и сохраняет дистанцию. Рок-н-ролльный экзистенциалист, поэт, питерский степной волк. И поэтому меня совсем не удивило появление его последнего сольного альбома “Перекресток”, на котором он поет и один исполняет свои программные песни. Разумеется, когда он работает вместе с группой, эти же номера звучат более объемно и насыщенно. Только, как бы там ни было, Михаил Борзыкин все равно не сдастся и никогда не капитулирует. И ни за что не даст “им себя укатать”. Мне неоднократно доводилось беседовать с Михаилом. В разные годы, в зависимости от жизненных и творческих ситуаций наши с ним беседы принимали различную направленность. И это естественно. Только все равно, даже если я и был в чем-то с ним не согласен, невозможно было не отметить редкостную цельность его натуры. Конечно, она давно и с успехом проявляется в творчестве, просто во время камерной приватной беседы многое становится более очевидным.
В своем архиве я обнаружил только фрагмент никогда и нигде не публиковавшегося интервью с Михаилом, которое он дал мне году вроде бы в 1995-ом.
– Ты доволен тем, что тебе и твоей группе удалось сделать за эти годы?
– Да, доволен. При глубоком размышлении выясняется, что нам не “удалось” стать звездами в масштабе страны. Мы отстояли свой уголок, нашли свое место, и нам есть – это я за себя могу сказать, я не беру сейчас всех членов группы – куда развиваться. И есть зачем. За это время я прошел несколько стадий, которые необходимо было пройти. Скажем, звездные заболевания...
– В чем эти звездные заболевания проявлялись?
– Это амбиции по поводу соперничества с другими питерскими командами. Это было мое игрушечное, детское соперничество, всегда было понятно, что оно никому не нужно, потому что все играют разную музыку. Однако были периоды, когда хотелось кого-то переплюнуть... Сейчас я спокойнее к этому отношусь. Поездки на Запад – хороший урок во всех отношениях, начинаешь более трезво себя оценивать. Но самое главное – сейчас не стыдно за то, что сделано. Ведь всегда было понятно, каким образом можно сверкнуть, блеснуть, залезть, запродаться, у нас таких шансов было много, и я думаю, что одной из наших заслуг является то, что мы остались независимыми.
– В последнее время в творчестве ТЕЛЕВИЗОРА вполне ощутимы новые тенденции. Может быть, стало больше лирики?
– Лирикой в чистом виде я бы это не назвал. С таким же успехом можно считать лирикой песни “Три-четыре гада”, “Отечество иллюзий” или “Завтра”. Можно, конечно, назвать все это лирикой или лирикой с социальным подтекстом, но, по-моему, все эти границы и классификации не имеют значения. Главное, что остался какой-то стержень, который всегда в ТЕЛЕВИЗОРЕ присутствовал, и мое отношение к жизни само по себе не изменилось. Может быть, с годами и происходит процесс “мудрения”, но тут все равно нет никакого подстраивания. “День Михаила” ты слышал? Это может, наверное, называться лирикой, хотя это... такая “телевизорская” лирика.
– Согласен. А в какой степени песня эта автобиографична?
– Она довольно спонтанно родилась. Был действительно Михайлов день, и все было действительно из рук вон, и к концу дня действительно пошел первый снег. Я возвращался домой на такси после диких нервотрепок, и у меня было жуткое настроение. И тут таксисту другой таксист говорит по рации: “Поздравляю, сегодня День Михаила”. Таксиста тоже Мишей звали. Вот и все. Я вышел из такси, а потом появилась и песня.
– Ты и в самом деле не хочешь в этой стране иметь детей?*
– Начнем с того, что о стране в этой песне не поется ни слова...
– Там ты поешь “здесь”...
– Здесь – да. Это не страна, конечно. Я ведь остаюсь сейчас при том же мнении, что и десять лет назад. Спорю, спорю, спорю со всеми. И это сложно. Есть масса разумных доводов против этого убеждения, но я, пожалуй, и сейчас еще не готов к этой ответственности и не хочу скидывать эту ответственность на плечи своих детей, плодить новых, бесконечно несчастных, потерянных людей, которые потом забывают – и это самое страшное! – что они калеки. Стать примером можно, если сам совершенен хоть в чем-то. Любое воспитание никогда не даст человеку той нравственной чистоты и красоты, которую можно дать только личным примером. А я себя таким примером не чувствую. А “здесь” – это все-таки, наверное, Земля. И потом, речь идет о физическом размножении, потому что плодить себя духовно – это я уже делаю, и это мне понятно. Лучше иметь одного ученика, ученика духового, последователя, чем десять кровь от крови, плоть от плоти. Вообще-то это песня, которая почему-то очень многих раздражает.
– Когда ТЕЛЕВИЗОР появился, его иногда называли группой, работающей в стиле “жесткая новая волна”. Это словосочетание, в общем-то, мало что означало, но так почему-то было тогда принято...
– Есть определенная эстетика, которой ТЕЛЕВИЗОР старается не изменять. Это – пространство. В музыке должно быть пространство, в ней обязательно должен быть воздух. Мы всегда пытались это сохранить. И ритм. Термин “новая волна” – это смешно, все давным-давно перемешано, только в синтезе сегодня возникает что-то интересное. Главное – не зацикливаться в рамках одного стиля. Я всегда придерживался такого принципа, что чем больше стилей войдет в мою палитру и палитру группы ТЕЛЕВИЗОР, тем будет лучше.
– Как, по-твоему, сегодня соотносятся рок и политика?
– Социальное воздействие рок оказывает, несомненно. Но сейчас обращаться к государственным деятелям, к власть предержащим, как мы раньше делали, – бессмысленно. Этот вопрос о смене власти для меня остро стоял раньше, когда об этом и пелось. Именно о смене власти. Да он и сейчас стоит. Теперь назад никто не свернет, есть у меня такое ощущение. Это будет и противоестественно – во-первых, а во-вторых – просто не дадут, НАТО, в конце концов, не даст.*
– Что любопытно тебе в современной музыке?
– У меня такое ощущение, что “все смешалось в доме Облонских”... В последнее время я сильно не полюбил ни одну группу. Может быть, потому что просто прошел период юношеской влюбленности, фанатения, я не могу сейчас зависнуть на чем-то новом. Есть интересные вещи в рэповых делах, в нью-йоркском андеграунде. Там пошел сатанинский рэп, совсем индустриальный и совсем страшный, слушать его очень напряженно, но когда въезжаешь... в этом что-то есть. С другой стороны – возрождение семидесятых, но все это как мода: видно, что завтра это пройдет, потом от семидесятых повернет к восьмидесятым, потом – в пятидесятые прыгнет. Английские люди, известные команды повторяют прошлогодние хиты других групп, исполняют их чуть-чуть по-своему и становятся популярными. А у нас тоже прошло какое-то дикое размежевание. С одной стороны, англоязычные команды пошли, причем везде, даже в Архангельске. Обвинять тут, конечно, нельзя, да и не в чем, но, по-моему, с этого не стоит начинать. Тем более, если бы они мыслили по-английски, а так, в основном, идет просто “рыба”. А с другой стороны – чернуха полная. На фоне которой ТЕЛЕВИЗОР – бабочка, одуванчик. Это группы вроде ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. Мне кажется, им очень сложно будет выкарабкаться, из такой чернухи очень сложно выходить обратно. Четыре года назад мы тоже считались чернухой, но по сравнению с тем, что сейчас происходит, мы просто ангелами были, самой музыкальной группой. Понятно, что каждому свое, но как они оттуда будут выползать? Мне интересно будет посмотреть, как они будут потом себя за уши вытаскивать из того образа, в который сами себя и загнали? Наверняка захочется поритмичнее поиграть, помелодичнее. Надоедает, нельзя же так, я сам далеко не светлый, но когда нарочито, слишком нарочито...
– У тебя нет ощущения, что даже в нашей дикой стране рок-музыка постепенно, очень мелкими шажками, интегрируется в общекультурный процесс?
– Рок, как и прочие искусства, мелкими шажками интегрируется в маленький колобочек, который почти никому не нужен... Врастание в культуру? Мне кажется, что это во многом зависит от нас. Должен быть круг, питательная среда для существования рок-музыки и рок-тусовки. Не надо больших стадионов. Пускай отдельные группы вырываются в звезды, это их дело. Но для остальных нужны маленькие студии, маленькие рок-кафе, в которых каждый вечер будут выступать разные команды. Должна быть клубная система. Я насмотрелся этого всего на Западе и не вижу другого пути. Рок никогда не будет массовым. И еще, я думаю, мы придем когда-нибудь к пониманию, что рок – это мировая культура, и поэтому нечего нам корчить из себя русских мужиков, которые якобы могут своей удалью и тремя аккордами потрясти человечество. Рок-н-ролл – форма, хорошая форма для вложения собственной энергии, для самовыражения. Но форма – это не содержание. Содержание, как мне кажется, должно превалировать. Оно может обрести любую другую форму, его не надо стеснять. Я-то музыкой буду заниматься всегда. Но будет ли это группа, сольные дела или участие в каком-то проекте в качестве исполнителя – этого я пока не знаю. Все, что угодно может произойти...
Итак, это был фрагмент довольно старого, “дореволюционного” интервью. В дальнейшем мне приходилось неоднократно беседовать с Михаилом, и я пришел к выводу, что этот музыкант во многом, в главном, не меняет своих убеждений. Принято считать, что такого рода “зацикленность” на собственных идеях является признаком своеобразной косности. Не знаю, может быть у кого-нибудь другого такая косность и вовсю наблюдается, но к Борзыкину сие совершенно никакого отношения не имеет. Он постоянно находится в творческом движении, в развитии. Прекрасно помню, как я в очередной раз осознал это в 1995-м году, вскоре после выхода альбома “Двое”. У ТЕЛЕВИЗОРА немало выразительных и сильных пластинок, однако ежели до этого мне, как и многим другим, Михаил все же представлялся, в первую очередь, неутомимым рок-публицистом и несгибаемым критиком общественно-социальных диссонансов, то после “Двое” я не смог не почувствовать глубину его лирических настроений. Пожалуй, в предыдущих борзыкинских песенных циклах мне ничего подобного слышать не приходилось. И также я отлично помню, что в песнях второй половины альбома “Двое” – “Ты на пути в Чикаго”, “Листик”, “Акварель” и “Белый лебедь” – для меня открылся новый, непривычный и малознакомый ТЕЛЕВИЗОР. Возникало ощущение, что Михаил будто бы возвысился над отрицанием и протестом и увидел и прочувствовал что-то такое, о чем, быть может, редко задумывался раньше. И даже поет он здесь более сдержанно и прочувствованно. Вполне возможно, я многого в творчестве Борзыкина просто недопонимал прежде, но, право, лучше уж поздно, чем никогда... Впрочем, первый блок “Двое”, состоящий из пяти песен, производил несколько иное, но тоже удивительно сильное и ошеломляющее впечатление – неукротимый, яростный и протестующий голос, жесткая, выверенная минималистская фактура аранжировок и тревожные вибрации ритма, трудно было поверить, что диск записывали всего два исполнителя: Михаил Борзыкин и Константин Шумайлов.
Следующий альбом после “Двое” – “Путь к успеху” 2002-го года. Семь лет – очень большой интервал, очень большой. Не скрою, сначала “Путь к успеху” даже удивил меня неслабой концентрацией мрачных настроений. Помню, я тогда подумал, что Борзыкин, конечно, верен себе, но здесь он вроде бы несколько перегнул палку. Но потом, несколько раз прослушав альбом, пришел к выводу, что Михаил успешно продолжает тему противостояния одиночки и мертвенных глыб массового сознания и массовой культуры. Правда, в связи с этим он заметил, что “в этом противостоянии, кроме социального аспекта, есть еще и философский, и он тревожит меня даже больше, чем социально-политический”. И это ощущается при знакомстве с пластинкой, хотя такие песни, как “Быть бы”, “Тепло”, “Ада нет” и “Душа” все-таки глубже и значительнее, чем “Укатала” или “Алла Борисна”, в которых критические и антимассмедийные настроения Борзыкина явно достигли апогея. Хотя я ничего не имею против этих песен. И понимаю Борзыкина. В самом деле, пошлость окружающего нас бытия становится иногда сверхтотальной и невыносимой. Сложно сказать, в какой степени идеи Михаила будут адекватно восприняты сегодняшней публикой и особенно молодыми любителями музыки рок, увешанными мобильниками и прочими современными прибамбасами, не покажутся ли они им слишком уж жесткими? Непримиримыми и радикальными? Ведь для них и социально-политический, и тем более, философский аспекты борзыкинского творчества могут оказаться совсем неочевидными.
Но это все-таки их ментальные проблемы, а не проблемы группы ТЕЛЕВИЗОР. У нее давно есть своя, преданная и заинтересованная аудитория, и она не становится меньше. А настоящим Степным Волкам никогда, во все времена, не было легко.