Слово переводчика

Нет необходимости прибегать к штампам и уподоблять переводы женщинам – “красивым, но неверным, или верным, но некрасивым”: сложности поэтического перевода общеизвестны. Однако переложение песен ТЕЛЕВИЗОРА на иврит было затруднено рядом особых причин. Не относя себя к собственно поэтам, Михаил Борзыкин изначально создает свои произведения для вокального исполнения под аккомпанимент, а не в расчете на восприятие читателем или декламацию. Помимо этого, в отсутствие одобренного автором печатного оригинала возможны пунктуационные неясности и различные варианты интерпретации. Разумеется, сленг, советские клише и новорусские выражения, придающие жизненность ряду песен ТЕЛЕВИЗОРА, столь же неизбежно влекут затруднения в подборе иноязычных эквивалентов. Наконец, при всей выдержанности формы и стилистической отделке, емкие тексты Борзыкина ориентированны прежде всего на донесение четких, ясно сформулированных идей. В отличие от водянистых длиннот и бессвязных ассоциативных потоков иных авторов, подобные квинтессенции “ума холодных наблюдений и сердца горестных замет” не оставляют переводчику значительного пространства для маневра. Последнее обстоятельство, равно как и тот факт, что мое владение ивритом все же весьма далеко от совершенства, определили форму данного перевода – это скорее рифмованный подстрочник по принципу “от добра добра не ищут”, нежели вольное переосмысление, лишь в ключевых пунктах соприкасающееся с первоисточником. Учитывая несоблюдение целого ряда фонетических тонкостей в разговорном иврите, я постарался переложить борзыкинские тексты на добротный литературный язык – со спорадическим привлечением сленга и архаизмов по мере надобности. Первые отзывы позволяют надеяться, что эти переводы достигнут своей основной цели: донести содержание песни в почти дословной форме до следящего за текстом ивритоязычного слушателя. Выбор композиций был осуществлен “по наитию”; впрочем, полагаю, что почти все песни ТЕЛЕВИЗОРА можно счесть программными и достойными представить творчество Борзыкина.

Что побудило меня к этим усилиям? Стремление хоть немного увеличить “востребованность” столь незаслуженно (хотя и закономерно, по нашим-то временам) обойденного автора; желание ощутить “стереоскопичность” текста за счет наличия двух – отчасти взаимопоясняющих – версий; первая проба сил в переводческой деятельности (а начинать всегда лучше с любимыми...). Со времен пророков и судей иврит отличали сжатость и выпуклость слога – как раз то, что мы ценим в поэзии Борзыкина. Потому-то творчество Михаила, насколько мне дозволено судить, и столь органично в переложении на древний язык гневных откровений – эта летопись поиска истины, справедливости, бога звучала бы так же и три с половиной тысячелетия назад. Стоящие перед нами вопросы бытия и мироздания не изменились с той поры; волею судеб почти неизменным остался и иврит. И я счастлив тем, что мне выпала честь впервые попытаться перенести борзыкинские “думы о вечном” на язык вечности...